Главная » 2012 » Январь » 2 » Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу.
15:19 Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу. |
| Скачайте и откройте один из архивов.
После этого вам будет доступен для скачивания файл: Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу. . Если файл не скачивается, воспользуйтесь дополнительной ссылкой и распакуйте
следующий архив. |
|
Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу.">Ссылка: "Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу." |
|
Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу.">Зеркало: "Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу." |
|
Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу.">Зеркало 2: "Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу." |
|
Файл: Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу. - был проверен антивирусом Kaspersky Antivirus и ESET NOD32. Вирусов не обнаружено!
|
Читать Абрамов Сергей Неформашки скачать Абрамов Сергей Неформашки можно отсюда
закуклили? В смысле - захомутали? Кто? Как?
- Да какая разница - как! - субъект раздражался все больше. - Есть
способы... А они - это они, сами знаете... Слушайте, нам надо поговорить.
- Говорите.
- Здесь? - субъект засмеялся. И смех-то у него был скрипучим, ржавым -
как со свалки. - Да здесь нас засекут в два счета!.. Нет, потом, вечером. В
одиннадцать будьте в номере, вам свистнут.
- Кто свистнет? Откуда? И вообще, кто вы?
- Вы понять хотите?
- Что?
- Все.
- Очень хочу.
- Всему свое время. Будьте в номере.
- А если меня караулить станут? - резонно поинтересовался Умнов. -
Совсем... это... закуклят?
Субъект опять засмеялся.
- Больше некуда... Ваше дело - одному остаться. Остальное - наши
заботы.
- Да кто вы наконец? - обозлился Умнов от всего этого дешевого
таинственного камуфляжа: тут тебе и свалка, тут тебе и ветер, тут тебе и
кот-пришелец, и субъект из фильма ужасов. - Не скажете - не приду.
- Придете, - отрезал субъект. - Мы вам нужны так же, как и вы нам. Все.
Ждите.
И скрылся за терриконом, откуда и возник. Умнов рванулся было за ним,
но поздно, поздно: проворный субъект, знавший, видимо, свалку, как
собственную квартиру - а была ли она у него, собственная?! - исчез,
затерялся за мусорными кучами, ушел, как под обстрелом. А вдруг и впрямь под
обстрелом?
Узнать бы, что происходит, горько думал Умнов, пролезая в дыру и
шествуя к заводоуправлению. Я же терпеть не могу фантастику, я же в своей
жизни, кроме Жюля Верна, ничего фантастического не читал. А тут - на тебе...
Кто этот тип со свалки? По виду - алкаш из гастронома... Скорей бы вечер...
Заводской двор был по-прежнему пуст, даже камазовцы куда-то слиняли.
Умнов сел на бетонные ступеньки у входа в заводоуправление и стал ждать.
Что еще мне сегодня предстоит, вспоминал он? Образцовая больница со
стопроцентным излечиванием всех болезней - от поноса и насморка до рака и
СПИДа? Хотя нет, откуда в Краснокитежске СПИД?.. Потом поедем на стадион.
Закаляйся, как сталь. Все там будут закалены, как сталь. Как стальные
болванки... Нет, дудки, никуда не поеду. Сорву им на фиг программу, пусть
закукливают...
Двери захлопали, и из заводоуправления повалил народ. Переговаривались,
как ни странно, на любые темы, кроме самой животрепещущей - темы выборов.
Слышалось:
- ...утром судака давали...
- ...а он мяч пузом накрыл и привет...
- ...после смены я к Люське рвану...
- ...а я в телевизор попал...
- ...ну и кретин...
Люди жили своими маленькими заботами - привычными, каждодневными, и
ведать не ведали, что их города и на карте-то нет. Плевать им было на карту!
Они точно знали: есть город, есть! Какой-никакой, а вот он, родимый! И
другого им не надо.
- Здрасьте пожалуйста, вот он куда скрылся, - из-за спины сидящего
Умнова, которого народ аккуратно обтекал, раздался веселый голос Ларисы.
Умнов встал.
- Жарко там. И скучно. Чем кончилось?
- Единогласно, - торжествующе сказала Лариса. И опять не понял Умнов:
всерьез она или издевается. - Все кандидатуры одобрены народом
без-о-го-во-роч-но.
- А ты сомневалась? - подначил Умнов.
Но Лариса подначки не приняла.
- Сомневаться - значит мыслить, - засмеялась она, все в шутку перевела,
умница, - А я мыслю, Андрюшенька. И знаешь о чем? О хорошей окрошечке. Ты
как?
Мысль об окрошечке у Умнова отвращения не вызвала.
- Можно, уговорила, - все-таки склочно - тактика, тактика! - сказал он.
- Тогда поспешим. Дел впереди - куча.
Сначала окрошка, решил Умнов, а потом истина. Не буду портить обед ни
себе, ни ей. Отрекусь от программы после еды.
Отрекаться не пришлось. Только сели в машину - телефонный звонок.
Мрачный шофер почтительно и бережно, двумя пальцами, снял трубку, помолчал в
нее и протянул Умнову.
- Умнов, - сказал в трубку Умнов.
- Приветствую вас, Андрей Николаевич, - затрещала, зашкворчала,
засвиристела трубка. Неважнецки у них в городе радиотелефон работал. - Это
Василь Денисыч. Обедать едете?
- Угадали.
- Не угадал, а знаю... Как вам выборы?
- Мура, - невежливо сказал Умнов. - Показуха, липа и вранье. Зачем они
нужны? Оставили бы старых начальников и - дело с концом. Без голосования.
- Плохо вы о людях думаете, товарищ Умнов, - голос Василь Денисыча
приобрел некую железность, некую даже сталеобразность. Мистика, конечно, но
ведь и треск в трубке исчез. - Мы спросили людей. Люди назвали тех
кандидатов, кому они верят, кого они уважают. Это во времена застоя
собственное мнение за порок почиталось, а сегодня оно - краеугольный камень
социализма. И не считаться с ним - значит выбить из-под социализма
краеугольный камень.
- Зубодера - в директора? - зло спросил Умнов. - Да за такое мнение,
чье бы оно ни было, штаны снимать надо и - по заднице... этой... двойной
коляской.
- Любое мнение надо сначала выслушать. А уж потом объяснить человеку,
что он не прав. Понятно: объяснить. И он поймет. Народ у нас понятливый, не
раз проверено. Вот и зубодер, как вы изволили выразиться, уважаемая наша
товарищ Рванцова, сама отказалась от высокой чести быть избранной...
- А не отказалась бы? А избрали бы? Так бы и директорствовала: чуть что
не по ней - бормашиной по зубам?..
- Абстрактный спор у нас получается, товарищ Умнов. И не ко времени. Но
от продолжения его не отказываюсь: надо поговорить, помериться, так сказать,
силенками. Кто кого...
- Абстрактному спору - абстрактная мера, - усмехнулся Умнов. - Кто
кого, говорите? Да ежу ясно: вы меня!
Василь Денисыч ничего на это не возразил, только промолвил
дипломатично:
- Не пойму, о чем вы... Ну да ладно, не будем зря телефон насиловать.
Дайте-ка Ларисе трубочку. Она с вами?
- Куда денется, - проворчал Умнов, передавая трубку Ларисе.
Та к ней припала, как к целебному источнику. Не воды - указаний... И
ведь хорошая баба, красивая, крепкая, молодая, неглупая, а как до дела, так
будто и нет ее, одно слово - Дочь. Наипослушнейшая. Наипочтительная.
Наивсеостальное...
- Слушаю вас, Василь Денисыч... Да... Да... Да... Нет... Да... Нет...
Понятно... Сделаем... Да... будем, - отдала трубку шоферу, который как сидел
неподвижно и каменно, так и не сдвинулся с места ни на микрон.
Монументная болезнь - это, по-видимому, заразно весело подумал Умнов.
Как бы не схватить пару бацилл, как бы не замонументиться.
- Есть новые указания? - ехидно спросил он.
- Изменения в программе, - озабоченно и почему-то сердито сказала
Лариса. - Больница пока отменяется, там карантин по случаю годовщины взятия
Бастилии. После обеда нас будет ждать Василь Денисыч. У него есть планы...
- Планы - это грандиозно, люблю их громадье, - согласился Умнов,
радуясь, что не придется самому отказываться от программы - А из-за чего
карантин, подруга? Никак у вас все больные - потомки парижских коммунаров?
Поголовно...
Лариса не ответила, сделала вид, что ужасно занята собственными
государственными мыслями, помолчала, мимоходом бросила шоферу:
- В кафе Дружба". - Опять молчала, что-то явно прикидывая, соображая.
Что-то ее расстроило, что-то явно выбило из привычной ура-патриотической
колеи.
Умнов некоторое время с легким умилением наблюдал за ней, потом
сжалился над девушкой, нарушил тяжкое молчание:
- Окрошка-то не отменяется?
И надо же: дурацкого вопроса хватило, чтобы Лариса расцвела -
заулыбалась в сто своих белейших зубов.
- Окрошка будет. Это кооперативное кафе. - Добавила дежурно: -
Пользуется большой популярностью в нашем городе.
- Твои ребята его обустраивают?
- Нет, что ты! Мои - другое. А это... Ну, сам увидишь.
Она замолчала, явно успокоенная внешним миролюбием Умнова, а он праздно
глянул в окно и вдруг заметил на углу вывеску: Почта. Телеграф. Телефон".
Заорал:
- Стоп! Остановите машину.
Шофер как не слышал - даже скорости не сбросил.
Зато Лариса быстро сказала:
- Притормозите, притормозите. Можно. - И к Умнову: - Что случилось,
Андрюша?
- Ноги затекли, - грубо ответил он. - Я что, даже выйти не могу по
собственному желанию? Это чучело за рулем - человек или робот?
Чучело на оскорбление не среагировало. Подкатило к тротуару, вырубило
зажигание.
Умнов выскочил из машины, хлопнул дверью так, что она загремела,
побежал назад, поскольку почту они солидно проскочили. Оглянулся: Лариса
стояла у Волги и за ним гнаться не собиралась. Показывала, значит, что
кое-какая самостоятельность у него есть.
Умнов вошел на почту, заметил стеклянную дверь с надписью по стеклу
"Междугородный телефон", толкнул ее и сразу - к девушке за стойкой:
- В Москву позвонить можно?
Девушка подняла глаза от какого-то длинного отчета, который она
прилежно составляла или проверяла, и сказала сердито:
- Линия прервана.
- А в Ленинград?
- И в Ленинград прервана.
Не вышел фокус, понял Умнов, и здесь обложили. Прямо как волка...
Его охватил азарт.
- А в Тбилиси? Новосибирск? Архангельск? Барнаул?..
- Я же сказала вам русским языком, гражданин: линия прервана.
Понимаете: пре-рва-на. Связи нет даже с областью.
- А что случилось? - Умнов был нахально настойчив, работал под дурачка.
- Бульдозерист кабель порвал? Внезапный смерч повалил столбы? Вражеская
летающая тарелка навела помехи на линию?
- Все сразу, - сказала телефонистка, не отрываясь от отчета и всем
своим видом показывая, что Умнов ей надоел до зла горя, что ничего больше
она объяснять не желает, не будет и пусть Умнов, если хочет, пишет жалобу -
жалобная книга у завотделением.
Вслух ничего такого она не произнесла, но Умнов достаточно много
общался с подобными девицами на почтах, в магазинах, химчистках или
ремонтных мастерских, чтобы понимать их без слов. Даже без взглядов. По
конфигурации затылка.
- Печально, - подвел он итог. - И когда починят, конечно, неведомо?
- Когда починят, тогда и заработает, - соизволила ответить девица,
вдруг вспомнила что-то важное, что-то неотложное, вскочила, вспорхнула -
заспешила в подсобную дверцу. Спаслась, так сказать, бегством.
Город дураков, злобно подумал Умнов. Все они напуганы до колик, до
дрожи, до горячей тяжести в штанах. Четвертуют здесь, что ли, за разглашение
местных тайн? Головы отрубают? В лагеря ссылают?.. Ага, вот и идея: хочу
побывать в местном исправительно-трудовом учреждении. Хочу пообщаться с
теми, кто открыто пошел против власти. С местными диссидентами. Может, они
чего путного расскажут...
Когда вернулся, Лариса по-прежнему ждала около машины.
- Как ноги? - в голосе ее была здоровая доза ехидства.
- Спасибо, хорошо, - мрачно ответил Умнов и полез в Волгу". - Скажи
этому истукану, что можно ехать.
В кафе их ждали. Два черноволосых и черноусых красавца южнокавказской
наружности стояли у дверей кооператива Дружба" и всем своим видом выражали
суть упомянутого названия. Было в них что-то неуловимо бутафорское. Как в
Ларисиных неформашках.
- Здравствуйте, мальчики, - сказала им Лариса. - Надеюсь, покормите?
Местечко найдете?
- Ради вас, Ларисочка, всех других прогоним, - галантно заявил один
усач с картинным акцентом. - Для вас все самое-самое отдадим, свое отдадим,
голодными останемся - только чтоб вы красиво улыбались...
- Никого выгонять не надо, - строго сказала Лариса. - Ишь,
раскокетничались... Знакомьтесь лучше. Это Андрей Николаевич, он из Москвы.
- Гиви, - представился первый усач.
- Гоги, - представился второй.
- Прошу вас, гости дорогие, - Гиви торжественно повел рукой. Гоги
торжественно распахнул дверь. Умнов с Ларисой торжественно вошли в кафе.
Не хватает только свадебного марша, подумал Умнов.
И в ту же секунду невидимые стереоколонки исторгли легкое сипение,
кратковременный хрип, стук, щелк - игла звукоснимателя рано встала на
пластинку - и голос известного своим оптимизмом шоумена обрадовал публику
сообщением об отъезде в Комарово, где - вспомнил Умнов - торгуют с
полвторого.
Публика - а кафе было заполнено до отказа, свободных столиков Умнов не
заметил - сообщение об отъезде шоумена приняла благосклонно, но равнодушно:
никто от обеда не оторвался. Как никто не обратил особого внимания на
появление Умнова и Ларисы в сопровождении кооперативных владельцев кафе.
Их посадили за маленький столик в дальнем углу, предварительно сняв с
него табличку Заказан". Столик был покрыт грязноватой клетчатой скатертью,
а в центре ее под перечно-солоночным комплектом и вовсе растеклось жирное
пятно.
- Что будем кушать? - спросил Гиви. Гоги исчез - скрылся в кухне.
Умнов решил опять немного похамить. Хотя почему похамить? Что за
привычные стереотипы? Не похамить, а покачать права, которые, как известно
далеко не всем, у нас есть.
- Почему скатерть грязная? - мерзким тоном поинтересовался Умнов.
- Извини, дорогой, - сказал Гиви, - не успеваем. Нас мало, а люди,
понимаешь, кушают некрасиво, культур-мультур не хватает, а прачечная долго
стирает... Что кушать будем, скажи лучше?
Культур-мультур" Умнова сильно насторожило: уж больно избитое
выражение, тиражированное анекдотами, а тут - как из первых уст. Гиви
вызывал смутное подозрение. В чем?.. Умнов пока не знал точного ответа.
- Смените скатерть, - ласково сказал Умнов. - У вас, мальчики,
кафушка-то кооперативная, наши денежки - ваша прибыль. При такой системе
клиент всегда прав. А если ему скажут, что он не прав, он уйдет. И унесет
денежки. То есть прибыль. Разве не так?
- Ты прав, дорогой! - почему-то возликовал Гиви. - Ты клиент - значит,
ты прав!..
Сметнул скатерть со стола, обнажив треснувший голубой пластик, упорхнул
куда-то в подсобку, выпорхнул оттуда с чистой - расстелил, складки
расправил, помимо солонки с перечницей, еще и вазочку с розой установил.
- Теперь красиво?
- Теперь красиво, - подтвердил Умнов. - Главное, чисто. Так что кушать
будем, а, Лариса?
Во время мимолетного конфликта Лариса хранила выжидательное молчание.
Умнов заметил: переводила глаза с него на Гиви и - не померещилось ли часом?
- чуть усмехалась уголком рта. А может, и забавляла ее ситуация: клиент
частника дрючит. Это вам не НЭП забытый! Это вам развитой социализм!
Решились доить советских граждан с попущения Советской же власти - давай
качество! У-у, жу-у-лье усатое!..
Но скорей всего ничего такого Лариса не думала. Это Умнов сочинил ей,
комсомольской Дочери, классовую ненависть к частникам. А ей, похоже, и
впрямь забавно было: кто кого? И какая ненависть могла возникнуть, если
окрошка была холодной, острой и густой?
- Вкусно, - сказал Умнов.
- Окрошку трудно испортить, - тон у Ларисы был намеренно безразличным.
А ведь ответила так, чтобы поддеть кооперативных кулинаров, шпильку им
в одно место...
- Слушай, Лариса, - Умнов оторвался от первого, - тебе что, эти парни
не нравятся, да? Почему, подруга?
- Еще чего!.. - совсем по-бабски фыркнула Лариса, но спохватилась,
перешла на официальные рельсы: - Нравится, не нравится - это, Андрюша, не
принцип оценки человека в деле. Как он делает свое дело - вот принцип...
- А как они его делают?
- Гиви и Гоги?.. - помолчала. Потом сказала странно: - Свое дело они
делают...
- Я спросил: как?
- Как надо, - выделила голосом.
- А как надо? - тоже выделил. - И кому?
- Как - это понятно, - улыбнулась Лариса, - прописная истина... А вот
кому... Не могу сказать, Андрюша...
- Не знаешь?
Посмотрела ему прямо в глаза - в упор. А он - уж на что жох по женской
части! - ничего в ее глазах не прочел: два колодца, что на дне -
неизвестно... Усмехнулся про себя: тогда уж не два колодца, а два ствола.
Пистолетных или каких?..
Повторила:
- Не могу сказать... - И радостно, прерывая скользкую, как оказалось,
тему: - А вот и Гиви!
Ладно, временно отступил Умнов, я тебя еще достану, тихушницу...
Гиви принес заказанные шашлыки. На длинных шампурах нацеплены были
вкусные на вид куски баранины, переложенные кольцами лука. Гиви, явственно
пыхтя, сдирал их с шампуров на тарелки.
- А где помидоры? - склочно спросил Умнов. - Шашлык с помидорами жарят.
Или не знаете?
- Вах, что за человек! - Гиви на секунду оторвался от тяжкой работенки.
- То ему скатерть грязная, то ему помидоров нет!.. Не завезли помидоры,
дорогой! Понимаешь русский язык: не завезли! Завтра приходи. А пока такой
шашлык кушай. Такой шашлык тоже вкусный, - и метнул на стол две тарелки с
шашлычными ломтями.
Акцент его - показалось или нет? - во время последней тирады стал явно
слабее.
- Поешь шашлычок, Андрюшенька, - почти пропела Лариса, и в двух синих
стволах-колодцах Умнов заметил явно веселые искорки, или, как принято нынче
писать, смешинки, озорнинки, лукавинки, - он хоть и жестковат, но есть
можно...
Она положила свою руку на умновскую, чуть сжала ее. Смотрела на Умнова
без улыбки, строго, и тот почему-то отошел, смягчился, даже расслабился.
Зацепил вилкой кусок баранины, подумал: мало того, что она - иллюзионистка,
так еще и гипнотизировать может. И с чего это он сдался? Взглядом
уговорила?..
Он посмотрел на Ларису. Та сосредоточенно жевала мясо, запивала
традиционным краснокитежским клубничным компотом, на умновские страдания
внимания не обращала. Ну и черт с тобой, обиделся Умнов и навалился на
шашлык. Тот и правду оказался жестким, да еще и жирноватым. Эдак они
прогорят в два счета, подумал Умнов, поглядывая по сторонам. Столиков в зале
было штук тридцать, обедающих - полным-полно. Между столиками челночно
сновали явно усталые девушки-официантки, таскали тяжелые подносы с едой.
Умнов насчитал четверых по крайней мере. Четверо официанток плюс Гиви. И
плюс Гоги. И, наверно, плюс еще кто-то. Не много ли для кооператоров?.. Или
они на чем-то ином прибыль вышибают? На контрабанде помидорами, например...
- Я пройдусь. - Умнов встал и, не дожидаясь реакции со стороны Ларисы,
неторопливо пошел по залу.
Ни Гиви, ни Гоги в зале не было. Какая-то официанточка, тыкая пальчиком
в пупочки микрокалькулятора, кого-то обсчитывала: либо в переносном смысле,
либо в буквальном. Умнов деловито прошел мимо, завернул за деревянный щит,
отделявший кухню от зала, и остановился, укрывшись за выступом стены. В
кухне работали трое женщин и трое мужчин: кто-то у плиты, кто-то на резке,
кто-то на раскладке. Итак, плюс шесть... От кухни шел коридорчик, в конце
которого виднелась узкая дверь с латинскими буквами WC. Вот и повод, решил
Умнов, целенаправленно руля по коридору к замеченной двери. По пути он
миновал и другую - с надписью Заведующий". Она была неплотно прикрыта, и
оттуда слышались голоса. Говорили трое. Два голоса показались Умнову
знакомыми, третьего он никогда не слыхал. Но именно третий произнес то, что
заставило Умнова продолжить спонтанно начатую игру в Штирлицу".
- ...мне все это подозрительно, - вот что услышал Умнов - конец,
видимо, фразы или монолога.
Услышал, остановился, замер и принялся подслушивать.
- А плевать мне на тебя, - произнес другой - со знакомым голосом. -
Подозревай, сколько хочешь.
- А на Василь Денисыча тоже плевать?
- Василь Денисыч мог бы раньше предупредить.
- Значит, не мог.
- Мог или не мог - поздно решать, - вмешался еще один, тоже со знакомым
голосом. - Вопрос в другом: что он знает?
- Да многое? И что с того?
- Это, ребята, не ваша забота, - сказал незнакомый. - Вы за что деньги
получаете? За дружбу. - Или он имел в виду кафе Дружба"? - Зарплата, между
прочим, будь здоров, как у народных...
- Я и так заслуженный, - обиженно сказал первый знакомый голос.
- Ну и играл бы своих гамлетов, заслуженный. За сто тридцать минус
алименты.
- Ты мои алименты не трогай, рыло!
- А за рыло можно и в рыло.
- Кончайте, парни, - вмешался второй знакомый. - Работа есть работа.
Роль не хуже других. Только надоела - сил нет... Ты мне лучше скажи, Попков,
какого черта нас впутали в эту историю?
- Нужно было кооперативное.
- Вывеску? Других вывесок мало? Полон город вывесок...
- Но-но, полегче на поворотах...
- Попков, милый, чего полегче, чего полегче? Не пугай ты нас, пуганые.
Ну вернут в труппу на худой конец - и что? Только вздохнем...
- Скорей задохнетесь, - хохотнул незнакомый Попков - Еще раз повторю: в
труппе потолок какой? То-то и оно... Ладно, гаврики, вышла накладка или не
вышла - не нам судить Есть головы поумнее. Идите, рассчитайте гостей. Василь
Денисыч столичного хмыря ждет...
Умнов пулей промчался по коридору, нырнул в туалет. Но дверь не закрыл,
оставил щелочку. И в щелочку эту увидел, как из кабинета заведующего сначала
вышел огромный мужик в тесной кожаной куртке, огромный черный мужик с
квадратным затылком - Попков, значит, а за ним - Гиви и Гоги... И это
последнее - невероятное! - так поразило Умнова, что он даже не стал
вспоминать: где видел первого мужика...
Значит, Гиви и Гоги?.. А где же акцент? А где псевдокавказские
штучки-дрючки - ты меня уважаешь? Кушай шашлык, дорогой! Где все это? И еще.
Что такое - роль, труппа, заслуженный, народный?.. Зарплата сто тридцать?..
У кого сто тридцать? У актера?.. Выходит, Гиви и Гоги... Во бред!.. Нет,
точно, Гиви и Гоги ушли из театра и взяли патент на кафе. Ладно, допустим.
Но непохоже - Умнов голову на отсечение давал! - это кафе не кооперативное.
Бывал он в маленьких, приветливых, теплых частных кафушках, где тебя
встречают как дорогого друга, где кормят вкусно и сытно, где обслуживают
быстро и вежливо, где скатерти чистые, наконец! И народу в таких кафушках
работает - трое, от силы - четверо. И то еле-еле на каждого - рублей по
триста чистой прибыли. В месяц. При адском труде... А здесь?.. Здесь штат,
как в обыкновенной государственной забегаловке. И кормят, кстати, также. В
смысле - плохо... Нет, если они и из театра, то кого-то здесь играют. Для
чего?!
С этим безмолвным воплем Умнов выскочил в безопасный пока коридорчик,
промчался мимо кухни, притормозил и лениво вышел в зал. Около их стола стоял
Гиви и встревоженно озирался. Лариса сидела с загадочной улыбкой на лице -
женщина-сфинкс после приема окрошки.
Тут Гиви заметил Умнова, радостно ему крикнул:
- Где ходишь, дорогой? Почему такую красивую девушку одну оставляешь? -
акцент вернулся, как не исчезал. Или там, в кабинете, не Гиви был?..
Умнов подошел к столу, взял из рук Гиви листок счета.
- Сколько? Три шестьдесят? Получите... - положил на скатерть пятерку.
- Сейчас сдачи дам, - забеспокоился Гиви. - Мы - кооператоры, у нас
чаевых нет.
- А сортир у вас есть? - грубо спросил Умнов, объясняя таким образом
свой вояж по закулисной части кафе.
Лариса хмыкнула.
- У входа, дорогой. Где вешалка.
- С которой все и начинается, - задумчиво сказал Умнов, принимая рупь
сорок сдачи. - И кафе, и театр... Пошли, Лариса. Спасибо за угощенье, парни.
Смотрите - не переигрывайте, а не то прогорите, - и двинулся к выходу, не
дожидаясь ответа.
На сей раз Умнов изменил себе и сел на заднее сиденье - рядом с
Ларисой. После обеда у псевдогрузин он испытывал к ней откровенную симпатию.
Занятно она себя ведет, Белоснежка, не соскучишься. Что-то в ней есть, в
комсомолочке этой правоверной, что-то скрытое, необычное. Нелитованное,
профессионально подумал Умнов.
- К Василь Денисычу едем, - то ли утвердила, то ли спросила Лариса.
А если спросила, то у кого?..
- Можно и к нему, - машинально ответил Умнов и машинально взглянул на
шофера.
Он его впервые увидел сзади - до сих пор-то сидел рядом с ним. Увидел и
мгновенно понял: шофер и был тем человеком, что разговаривал с Гиви и Гоги в
кабинетике заведующего кафе. Он, он - спина его, затылок его, а голоса Умнов
раньше и не слыхал: в роли шофера он - Попков, кажется? - молчал, как
застреленный. В роли?.. Что они тут - все из местного театра? Все -
Гамлеты?.. А кто ж Лариса?.. Офелия? Тогда жаль ее: плохо кончит...
Умнов испытывал жгучее желание обратиться к шоферу по фамилии.
Спросить, например: Как дела, Попков? Как трамблер? Как жиклер?" Но
сдержался: рано. Еще час назад - спросил бы не задумываясь. Из чистого
хулиганства. Из детского озорства - спровоцировать неловкую ситуацию, для
хозяев неловкую - как, впрочем, было уже не раз. А сейчас решил обождать.
Появились вопросы - точные. Появились желания - любопытные. Первые надо было
задать. Вторые - осуществить. А до того - на время затаиться, смирить прыть.
Здание под красным флагом на центральной площади оказалось средоточием
всех властей предержащих. Милиционер у входа с подозрением изучал
журналистское удостоверение Умнова, часто сверял фотографию с оригиналом,
потом с сожалением вернул корочки.
- Проходите, - и даже вздохнул: жаль, мол, но все - по форме, все
подлинное...
Кабинет Василь Денисыча располагался на четвертом этаже в самом конце
коридора. Судя по отсутствию дверей рядом, кабинет этот был ого-го каких
размеров. Большому кораблю - большой док, подумал Умнов, слабо представляя
себе Василь Денисыча в дальнем плавании. Да и не поплывет он никуда из
Краснокитежска. Зачем? Здесь он - бог-отец, бог-сын и на полставки - дух
святой. А вдали от родных берегов?.. Там сейчас опасно. Там, братцы, шторма
участились. Таи тайфуны и цунами нынче гуляют. Метут все подчистую с
подозрительным ускорением... Нет, в бухточке-то ку-уда спокойнее!..
Секретарша в приемной - та самая дама, что на банкете пела Ландыши -
встала из-за стола-великана с добрым десятком телефонных аппаратов на нем.
- Опаздываете, товарищи. Уже три минуты: как заседают.
- Мы тихо, - виновато сказала Лариса.
С натугой открыла дубовую дверь, проскользнула в кабинет. И Умнов - за
ней. Хотели войти тихонько, получилось наоборот. Василь Денисыч, стоящий во
главе десятиметровой длины стола, немедля заметил опоздавших и провозгласил:
- А вот и наш гость. Кое-кто знаком с ним. Для остальных представляю:
Умнов Андрей Николаевич, талантливый и знаменитый журналист, золотое, так
сказать, перо. Прошу любить и жаловать... Поприсутствуйте, товарищ Умнов, на
нашем заседании. И вам любопытно будет, и нам сторонний взгляд на нашу
провинциальную суету весьма полезен. Лады?
Умнов согласно кивнул, оглядываясь, куда бы приткнуться. За стол
заседаний - неловко, хотя Лариса уже уселась туда, на свое законное, бросила
Умнова, предательница... За гигантский, под стать бильярдному, письменный
стол Василь Денисыча - у всех присутствующих, а их здесь человек тридцать,
будет сильный шок и судороги от гнусного кощунства. Остается единственно
приемлемый вариант...
Умнов подошел к письменному столу, сел перед ним в глубокое кресло для
посетителей и... провалился чуть не по уши, колени выше головы задрались.
- Там вам удобно? - ласково поинтересовался Василь Денисыч.
- Предельно, - умащиваясь, устраиваясь, ответил Умнов, борясь с
собственным центром тяжести, ловя более-менее устойчивое равновесие. А
поймал - почувствовал: и впрямь удобно. Хоть спи в кресле.
- Тогда продолжим, - Василь Денисыч обратился к собравшейся публике. -
На повестке дня - три вопроса. Первый: проблемы перестройки, гласности на
страницах нашей прессы. Сложный вопрос, товарищи, болезненный. Гостю нашему,
думаю, интересный. Второй: о вчерашних выборах на заводе двойных колясок.
Это - быстро, тут все удачно, как мне докладывали. Третий: послушаем
директора театра, у него есть маленькие просьбы... Призываю выступающих
говорить кратко и только по делу. Прерывать болтунов буду безжалостно. -
Сел. И тут же встал. - Да, вот что. Прежде чем предоставить слово товарищу
Качуринеру, главному редактору Правды Краснокитежска , хочу сам сказать
пару слов. Не возражаешь, Иван Самойлович?.. - Кто-то за столом, не видный
Умнову, молча не возражал, и Василь Денисыч разразился парой слов. - Газету
нашу в городе любят, факт. Достаточно сказать, что число подписчиков
несколько превышает количество жителей города - я уж не говорю о рознице. А
это значит, что нашу маленькую Правду выписывают в каждой семье, да еще,
бывает, по несколько экземпляров. Дедушкам, значит, один экземпляр,
папам-мамам - другой, а малым детишкам - третий. Отрадно. Но мы собрались не
хвалить редакцию и лично товарища Качуринера, а указать им на те недостатки,
которые есть, есть, товарищи, в их непростой работе. Канули, товарищи, в
Лету тяжелые времена застоя, парадности, вздорного головокружения от мнимых
и даже подлинных успехов. Ветры критики, ветры здоровой самооценки дуют в
стране. Но что-то слабо они вздымают газетные полосы Правды
Краснокитежска". Еще часты на ее полосах и пустые восхваления, и всякого
рода панегирики. Еще нередки замалчивания недостатков, которые повсеместно
существуют: ведь мы работаем, значит ошибаемся. Еще робка критика, особенно
- в высокие адреса. Откуда такая робость, товарищ Качуринер? Объясни
товарищам, не скрывай ничего...
Василь Денисыч выговорился, окончательно сел, и немедленно поднялся
высокий, худой, рыжевато-седоватый человек в больших очках со слегка
затемненными стеклами, робкий, значит, Иван Самойлович Качуринер, усталый на
вид шестидесятилетний персонаж. Поднялся, раскрыл блокнотик, близоруко в
него всмотрелся.
- Должен признать, товарищи, - начал он малость задушевно, сипловато:
ангина у него, что ли? - что коллектив редакции активно перестраивается,
хотя это здоровый процесс идет пока недопустимо медленно. Мы не в тайге
живем, центральные газеты-журналы читаем понимаем, что времена другие
настали, но ведь, товарищи, невозможно ж работать! - И вдруг как нарыв
прорвало. Он швырнул блокнот на стол и плаксиво запричитал, напрочь ломая
степенный ход заседания: - К кому ни придешь: это не пиши, то не пиши, это
ругать нельзя, недостатков нет, одни высокие показатели. Чуть что не так,
звонят домой среди ночи, хулиганы какие-то угрожают. Напечатали про перебои
с водоснабжением - у меня воду отключили, внучку помыть - на плите грели. Я
Кавокину в Китежвод звоню, а он мне: ты же сам написал, что у нас перебои...
Или еще. Мальчик у меня был, рабкор с завода двойных колясок. Помните, он
заметку сочинил - о том, что нельзя в госприемку заводских назначать, что
все равно они от ихнего начальства зависят: партучет, путевки, детский сад
там. Мы дали под рубрикой Мнение рабочего". Где мальчик? Нет мальчика.
Исключили из комсомола, перевели в разнорабочие. Я Молочкову звоню, говорю:
Эдик, как же так можно, это ж негуманно, это ж месть за критику. А он мне:
ты смотри, кого печатаешь, это аморальный тип, он растлил горячую
формовщицу. А формовщице, я узнавал, тридцать один, и двое детей от разных
мужей... А тут дали мы очерк о председателе колхоза Ариэль", о Земновском,
вон он сидит. Ну, герой, показатели - на уровне, в общем - похвалили. А он
мне: ты что делаешь? Ты что мне персоналку шьешь? Не мог покритиковать? Я
ему: за что, Вася? А он: меня бы спросил, я бы нашел, за что... Или книгу
Высокие берега" нашего писателя Сахарова поддержали, вы сами, Василь
Денисыч, сказали: хорошая книга, надо поддержать. Мы и поддержали, чего не
поддержать. А вы звоните: неужто в целой книге недостатков не нашли? Неужто
не за что ее пожурить? Я говорю: так вы же сами, говорю... А вы:
диалектически, диалектически... Я не могу диалектически, это невозможно! Или
театр наш возьмите. Что ни постановка - провал. А кому там играть, если все
лучшие разобраны по объектам? Критиковать, - жалко. Хвалить - не за что. Вот
и молчим. А нам почему о театре ни слова? Замалчиваете, это политика... Все
политика!.. Критикуешь - тебе по рогам. Хвалишь - тебе по очкам.
Сомневаешься - тебе еще куда-нибудь.
- Стоп! - это Василь Денисыч встрял. Поднялся с председательского
кресла, стукнул кулаком по столу. - Что за истерика, товарищ Качуринер? Вы
коммунист или красна девица? Рассопливились тут... Все! Послушали мы вас,
теперь вы нас послушайте. Вы, я чувствую, не понимаете, что за нами следят
не только из центра, но и из-за рубежа. Враги, значит. Которым, значит, не
хочется, чтобы наша перестройка одержала уверенную победу. Вот ты про книгу
Сахарова вспомнил. Верно, хорошая книга, говорил я, не отрекаюсь. Но хорошая
не значит идеальная. Идеальным, товарищ Качуринер, только газ бывает. И то в
учебнике по физике, - тут Василь Денисыч помолчал, дал народу немного
посмеяться веселой шутке. - Что на последнем съезде писателей утверждалось?
Захваливаем ихнего брата, льем сироп, тем самым оказывая плохую услугу
литературе. Значит, ты похвали, но и укажи на отдельные недостатки. Они
есть, как не быть. Пусть в следующей книге перо поострей наточит.
Диалектика, Иван Самойлович, штука серьезная, непростая... Ладно, у кого что
есть к товарищу Качуринеру?.. Давай, Молочков, только коротко.
Встал уже виденный Умновым избранный-переизбранный, директор завода
двойных колясок имени Павлика Морозова, героя-пионера.
- Что ж ты, Иван Самойлович, факты передергиваешь, а, родненький мой? -
начал он ласково и даже отечески. - Что ж ты товарищей в заблуждение
вводишь? Мы ведь мимо той заметки не прошли. Мы созвали открытое собрание,
обсудили ее, согласились, что автор во многом прав. Помню, вывели из
госприемки нашего бывшего бухгалтера и ввели молодого специалиста,
постороннего, замечу. Ну, не мы, конечно, сами, а обратились в инстанции,
инстанции нас поддержали... И пареньку, рабкору твоему, объявили
благодарность в приказе. За принципиальность... А он возьми и сорвись.
Запил. Пьяный на работу пришел. Горячую формовщицу не растлил, ты тут палку
не перегибай, но приставал к ней с глупостями. А она - мать. Она выше этого.
Ну, комсомольцы и выдали ему по первое число. Вон, Лариса сидит, она
знает...
- Мы еще не утвердили решение заводского комсомола, - сухо сказала
Лариса, оторвавшись от листа бумаги, на котором она что-то сосредоточенно
рисовала. Сказала и снова в лист уткнулась.
- И зря, - осудил ее директор Молочков. - Оперативнее надо... Но это
частность. А по большому счету у нас, заводчан, к газете претензии есть.
Мало пишут они о наших маяках, о положительных для молодежи ориентирах.
Видно, берут пример со всяких там московских изданий, где все как с цепи
сорвались: критика, критика, критика, то плохо, это скверно, там жулики, тут
бюрократы. А где честные? Где деловые? Кто социализм строил? Перевелись?
Нельзя так огульно, нехорошо... Нельзя только в прошлое с умилением
смотреть, а в нынешнем дне лишь черное видеть. Да и то - в какое такое
прошлое? В эмигрантское, в чуждое нам. Я ничего о Сахарове не говорю, не
классик, но уж поближе нам, чем Набоковы да Замятины... Однако, с другой
стороны, и о критике забывать нельзя. Вот у нас в третьем цехе план не на
сто процентов госприемке сдали, а на девяносто девять. Плохо? Плохо. Почему
газета не написала об этом? Я тебя спрашиваю, Иван Самойлович.
Качуринер что-то быстро-быстро писал в блокноте. Вопрос Молочкова счел
риторическим.
А тот ответа и не ждал.
- Знаю я, знаю, почему не написала. Потому что кое-кто в промышленном
отделе редакции считает, что и девяносто девять - липа. Не липа, товарищи из
отдела! Не липа! В наших колясках из той партии уже катаются малыши по всей
стране и в Монгольской Народной Республике тоже! И спасибо говорят.
- Вряд ли, - сказала Лариса.
- Что вряд ли ? - повысил голос Молочков, и Василь Денисыч на Ларису
строго глянул.
- Вряд ли говорят, - спокойно объяснила Лариса. - Если только уа-уа, но
спасибо - это вы чересчур...
- А-а, - облегченно протянул Молочков, а Василь Денисыч рассмеялся:
- Молодец, девка! Поддела Эдуарда... Ты, Эдуард, кончай сам себя
хвалить. Ты по делу.
- Я по делу, - заторопился Молочков. - Я против Качуринера ничего не
имею, он - специалист, высшее образование еще до войны получал. Я призываю
его: придите к нам открыто. Мы вас встретим, все покажем, расскажем,
объясним. Газета помогать делу должна, а не мешать ему. А как нам помочь -
кто лучше нас самих знает? Так пусть спросят... Все, я кончил.
- А кончил, так и отдохни, - сказал Василь Денисыч. - Кто следующий?..
Давай, Земновский.
Вскочил розовый крепыш, председатель колхоза с летящим именем Ариэль",
и зачастил, зачастил:
- Да, был очерк, да, я огорчился, потому что нет человека, который был
бы, как остров, так классик иностранный писал, мы все живем одной семьей, и
если обо мне пишут, то какой же остров, надо спросить у односельчан, что я
не сделал, потому что сделанное - на виду, а что не сделал, то люди знают, а
я тоже знаю, что не сделал, вот Дом культуры построил, а рок-ансамбля до сих
пор не организовал, молодежь жалуется, и Василь Денисыч отечески журил, да и
вообще я пока с молодежью плохо работаю, мотоциклами пока не всех обеспечил,
а они на комбайн просятся, а комбайнов на всех не хватает, твой мужик, Иван,
пришел, со мной обо всем поговорил, а про недостатки не спросил, потом
напечатали, а Василь Денисыч мне на бюро: ах, какой ты у нас со всех сторон
положительный, а если тебя копнуть поглубже, так я и говорю, копните, что ж
не копнуть, жалко мне, что ли, копните, а я покаюсь, признаю ошибки,
пообещаю исправить, и не угрожал я вовсе никому, вот, и вообще, надо было
написать о трудностях в колхозе, дожди прошли, зерно тяжко идет, а люди-то,
люди какие, золотые люди, где маяки, прав Молочков, не надо нам ваших
Набоковых, хотя Сахаров тоже врал, когда писал, что у нас на трудодень одна
картошка, за такие слова можно и на бюро, я накатаю заявление, пусть
попрыгает, а книга у него, прав Василь Денисыч, с недостатками, полно там
недостатков, чего он про нас пишет, будто у нас на трудодень одна картошка,
это когда было, а теперь надо все переписать...
- Погоди-погоди, - остановил его Василь Денисыч. - Ты не части, ты не
Анка-пулеметчица. Как ты относишься к работе газеты?
- А что, я как все, я неплохо отношусь, они работают, газета каждый
день выходит, но прав Эдуард, спрашивать надо, пусть Качуринер или его
гаврики спрашивают, а мы ответим, мы знаем, как отвечать надо, всю жизнь за
что-то отвечаем, и ничего - живы пока...
- Кто еще? - Василь Денисыч встал и обвел глазами присутствующих. -
Лариса, ты?
- Нечего мне говорить, - сварливо сказала Лариса. - Скучная газета,
скучные материалы, молодежь ее плохо читает. Сколько раз мы твердили Ивану
Самойловичу: создайте при газете молодежную редакцию, в центре везде такие
есть. А он не хочет. Так что я пока помолчу.
- Слышь, Иван, что комсомол говорит?.. Ответить хочешь?
Качуринер поднял лицо от блокнота.
- Я все записал, товарищи. Спасибо за конструктивную критику. Мы учтем.
Соберем редакцию, обсудим и учтем. И предложение комсомола учтем. Мы всегда
все учитываем.
- Правильно, - сказал Василь Денисыч. - Социализм - это учет. И учти
еще одно. Мы тебя не топить собрались. Мы к тебе, Иван, по-доброму
относимся, любим тебя по-своему. И помочь хотим. Нам какая газета нужна?
Боевая. Но чтоб зря патроны не переводила! Держи порох сухим, Качуринер. В
пороховнице, но сухим. Где наш бронепоезд, помнишь? То-то и оно... В общем,
работай пока спокойно. Но не успокаивайся, не успокаивайся... Пошли дальше,
товарищи.
Кто-то взмолился:
- Перекур, Василь Денисыч.
- Погодишь. Раз Качуринер о театре упомянул, то есть смысл вопросы
переставить. Мы сейчас театр коротенько послушаем, и перекуришь себе на
здоровье. Давайте сюда директора...
Кто-то из сидевших у двери выглянул в приемную, позвал театрального
босса. Босс вошел в кабинет, робко остановился у входа. Босс был немолод,
лыс, мал ростом, одет в потрепанный клетчатый костюмчик-тройку и вельветовые
полуботиночки типа Долой мозоли!".
- Здравствуйте, товарищи, - робко поздоровался босс.
- Здоров, товарищ Пихто. Тут тебя не было, а Качуринер тебе врезал.
- Мне? - удивился босс.
- Ну, не тебе лично, а театру. Так что ты давай, говори, какие у тебя
проблемы? Поможем
![Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу. бесплатно скачать]( "Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу. скачать бесплатно, без регистрации")
Неформашки, Абрамов Сергей, читать или скачать бесплатно эту книгу.">
|
|
Просмотров: 292 |
Добавил: sergey3230i
| Рейтинг: 0.0/0 |
|